Как работать в кайф, если ты определяешь, от чего умер человек? Патологоанатом — о сменах в пандемию, цинизме и любви к медицине

Егор Зарубин учится в аспирантуре, преподает в университете и работает патологоанатом. Профессию он выбрал на третьем курсе — и сейчас это его любимое дело.

В преддверии научного фестиваля Science Bar Hopping в Москве, где Егор выступит с лекцией «Чему мертвые могут научить живых?», «Бумага» поговорила с ним о том, как он стал патологоанатомом, почему считает эту работу эстетически приятной и что чувствует, когда ему попадается необычный клинический случай.

Фестиваль Science Bar Hopping пройдет в Москве 24 октября. Его организуют Фонд инфраструктурных и образовательных программ (Группа РОСНАНО) и «Бумага». За один вечер в 18 барах столицы выступят 36 ученых. Исследователи расскажут, чем полезна астрономия, зачем строят Небольшой адронный коллайдер, если уже есть Большой, и как редактируют геном. Послушать выступления ученых можно бесплатно.

— Тот факт, что я попал в медицину, мне кажется удачей. В школе я был разгильдяем, хулиганом и троечником. Пятерки получал только по английскому, химии и физкультуре — всё. Химия мне нравилась, но казалось, что быть химиком скучно. В восьмом классе на биологии мы начали изучать анатомию, и мне всё настолько легко далось, что я подумал: почему бы не пойти в медицинский? Так совпало, что теперь анатомия — моя специальность, которую я обожаю.

Патологоанатом имеет дело со всеми болезнями. Да, мы не занимаемся лечением, это диагностическая специальность, — но постоянно работаем с огромным спектром заболеваний. Это меня больше всего и вдохновило [при выборе профессии]: в моей специальности никогда не иссякнет новое. У нас на кафедре есть 80-летние профессора, которые до сих пор видят что-то первый раз в своей практике, хотя, казалось бы, за 60-летнюю карьеру чего только не бывает.

Сейчас я учусь в аспирантуре, преподаю в вузе и работаю патологоанатомом в больнице. Я занимаюсь в основном аутопсийной диагностикой — она подразумевает исследования умерших. У нас в стране, кстати, есть стереотип, что патологоанатом работает только с трупами, но это не так. В обязанности врача-патологоанатома входит и прижизненная диагностика. Появляется, к примеру, у человека опухоль, и никто не знает, что это такое и сколько он еще проживет, пока ему не сделают биопсию — то есть возьмут кусочек ткани этой опухоли и отправят на экспертизу патологоанатому. Именно он делает заключение о том, что это за опухоль, после чего врачи-онкологи выбирают тактику лечения.

Сейчас в связи с большим числом умерших я больше занимаюсь посмертной диагностикой. Человек умирает, ко мне поступает тело и история болезни — заключение о его жизни в маленькой папочке. Я должен установить причину смерти. Для этого мне нужно расставить в хронологическом порядке все те болезни, которые были диагностированы у человека при жизни, и то, что я обнаружил на вскрытии. А затем определить основную причину смерти — то заболевание, которое привело к госпитализации или от которого человек страдал большую часть своей жизни.

Например, пациент поступает с болями за грудиной, ему делают ЭКГ и определяют, что у него инфаркт миокарда. Допустим, лечение ему не помогает и он умирает. На вскрытии я вижу, что основная причина смерти — инфаркт миокарда, но непосредственная причина, то, что его, собственно, и убило, — сердечная недостаточность. То есть сердце не смогло нормально работать, и это привело к тому, что оно остановилось. Примерно этим я и занимаюсь.

Что касается отношения к смерти, то цинизм вырабатывается еще в студенческое время, и в патанатомии [у специалистов] развивается не так много психических травм. Реаниматологам, например, в этом плане сложнее: они постоянно видят умирание человека. А в самой смерти ничего страшного уже нет: смерть есть смерть. Мы относимся к ней как к естественному процессу.

— Мой рабочий день начинается в 8:30 и длится до 14:00, но это зависит от нагрузки. Я приезжаю на работу в 7 утра, чтобы подготовиться к вскрытиям: тщательно изучить историю болезни, понять, что меня ожидает. Я делаю пометки и с этим листочком спускаюсь в секционный зал.

Бывает, что причина смерти понятна после одного разреза. Например, есть такое тяжелое осложнение инфаркта миокарда, как разрыв стенки сердца, когда кровь изливается из сердца прямо в полость перикарда. То есть на вскрытии я делаю один надрез перикарда, вижу, что оттуда обильно поступает кровь, понимаю, что сердце разорвалось, и именно это является непосредственной причиной смерти.

А бывает, что мы полтора часа вскрываем умершего, чтобы понять всю цепочку. Саму причину смерти не так сложно определить, сложнее понять все этапы и выявить фактор, сыгравший решающую роль. Нередко мы сталкиваемся сразу со многими проявлениями патологического процесса, и нам приходится выбирать. Благо иногда мы можем указать в заключении не одну причину смерти, а несколько: основное заболевание и конкурирующие.

Есть миллион возможных вариантов вскрытия как всего человека, так и отдельных органов. Всё зависит от того, что мы хотим посмотреть. Органы имеют довольно сложное анатомическое строение, поэтому нельзя вскрыть их одним способом и увидеть сразу все заболевания. Для каждой болезни предусмотрена определенная методика вскрытия, которая больше всего подходит для конкретного заболевания. Что-то нужно просто порезать поперечно, что-то — по определенным анатомическим структурам. Затем мы берем маленькие кусочки тканей, специальным образом их обрабатываем и обязательно рассматриваем под микроскопом, чтобы на микроскопическом уровне подтвердить то, что увидели невооруженным взглядом.

Главная сложность в патанатомии — объем материала, который нужно знать. Патологоанатома еще называют морфологом, от греческого «морфос» — внешний вид и «логос» — учение. То есть он изучает, как выглядит болезнь. А болезни могут быть очень похожи внешне. Но способы лечения сильно отличаются: то, что нужно в одном случае, может убить в другом. Ставка довольно высока. Нужно постоянно читать и изучать новое. Если врач ничего не читает, это значит, что он деградирует.

Во время ковида нагрузка страшно повысилась. Я однажды ушел с работы в полвторого ночи — был поток. Но это единичный случай. Вне пандемии всё очень даже хорошо, в патологоанатомии нет тяжелых переработок. Хотя это, конечно, странно, потому что считается, что во всех регионах нашей страны есть дефицит патологоанатомов.

В разгар пандемии я впервые задумался о выгорании. До этого вообще мне ни разу такие мысли в голову не приходили. Возможно, потому, что сейчас во мне еще яро горит энтузиазм. Конечно, я устаю. Не буду спорить. Все устают. Но работа у меня сейчас в жизни на первом месте.

Общение с коллегами компенсирует мне живое дружеское общение. А с друзьями я много общаюсь в соцсетях. Иногда по вечерам мы можем где-нибудь встретиться. Девушки у меня сейчас нет, поэтому, в принципе, я ухожу в работу.

В последнее время стал больше смотреть кино и сериалов. Недавно с братом пересмотрел «Остаться в живых». Обожаю этот сериал. Люблю «Рика и Морти», он умный и смешной. Когда мне попадаются медицинские сериалы, я всегда негодую. Я серьезно могу вскочить с дивана и спорить с экраном: это не тот симптом, не может так быть! Поэтому медицинские сериалы я не очень люблю. Но есть классный — «Больница Никербокер» про врача-кокаиниста начала ХХ века. Этот сериал примечателен тем, что в нем интересно показывают разные медицинские открытия. Там в основном соблюдены нюансы с исторической точки зрения, и он не вызывает во мне такую бурю эмоций, как другие.

В общем, иногда друзья мне говорят, что я зарабатываюсь, но мне сейчас очень нравится то, чем я занимаюсь, и если человек обожает свое дело, почему бы ему не заниматься этим дальше и больше? Это же круто — любить свое дело.

— Многие думают, что патологоанатомы — мясники-алкоголики, а мне кажется, это очень красивая и эстетически приятная профессия. Есть минусы, конечно, — такие как запах и посмертные изменения, — но если от них отстраниться, это завораживающее дело.

Я в своей работе очень часто сталкиваюсь с такими вещами, которые меня удивляют. Например, необычное расположение органа, которое крайне редко встречается в обычной практике и [которое] привело к смертельному исходу. Недавно я видел так называемую ущемленную диафрагмальную грыжу: фрагмент кишечника через диафрагму поднимается в грудную клетку и ущемляется, а кишка отмирает. Это очень редкая штука, которая может привести к смерти.

Патологоанатомическая служба невероятно важна, на мой взгляд. На умерших мы многое изучаем и учимся. Человек не может так же красиво творить, как природа. Да, иногда она творит болезни, но мы наблюдаем и видим интересные и красивые вещи. Возможно, я так к этому отношусь, потому что обожаю медицину и ищу в каждой болезни что-то красивое и необычное. А может, сама специальность такая.

— Мне кажется, нужно делать то, что тебе нравится. Это главное. Когда человек горит своим делом, он не будет обращать внимания на минусы или мнение окружающих. Моя матушка, например, не особо легко приняла, что я буду патологоанатомом. Но сейчас она ценит мое желание и мое дело. А бабушка, кстати, до сих пор говорит: «Лучше бы ты хирургом был, конечно».

Я много чем занимался по жизни: и спортом, и музыкой, и стихи писал, и рисовал, но прелесть медицины в том, что она всё это объединяет. В медицине я пишу, потому что мне надо готовить занятия для студентов и научные тексты; рисую, потому что анатомия без рисунков — пустое занятие. Я постоянно читаю, общаюсь с другими людьми, делаю доклады на конференциях.

Медицина — очень творческая специальность. Это необъятная область, гигантская, целый мир. Тут не нужно никакой баланс соблюдать. В медицину нужно окунуться и остаться.

1. Найти то, что будет приносить удовольствие в работе. Многие люди, к сожалению, идут получать высшее образование, не очень понимая зачем, а просто потому, что это делают другие. И потом оказываются в фрустрации, так как со временем понимают, что занимаются ерундой, которая абсолютно им не нравится.
2. Не прекращать поиски. Мне повезло, что я нашел специальность так рано и она приносит мне удовольствие. Но, если такого не случилось, надо продолжать искать. Моя подруга, например, окончила педагогический: ей не понравилось работать по специальности, и она запустила свой бизнес. Сейчас делает игрушки, ей нравится.
3. Вспоминать, что тебя вдохновляет. Бывает, что те вещи, которые раньше приносили удовольствие, становятся рутиной. Как я спасаюсь? Вспоминаю, как получаю удовольствие от какой-то деятельности: например, когда вижу интересный клинический случай, который меня будоражит до мурашек. Чувство вдохновения незабываемое, оно подбадривает меня — и даже в рутине я стараюсь находить что-то интересное.

— Очень надеюсь, что доживу лет до ста и все эти годы буду заниматься любимым делом. В медицине постоянно что-то происходит. Допустим, когда-нибудь я изучу все болезни, и они перестанут меня удивлять. Но появятся новые! Что будет, если мы научимся лечить опухоли, инфаркт миокарда и те заболевания, от которых чаще всего умираем сейчас? Что нас ждет потом? А если мы научимся лечить старость? Продлевать жизнь человека? Может, возникнет какая-то абсолютно новая группа заболеваний и нам придется бороться с ними. Мне кажется, медицина — это динамически изменяющаяся [область], которая никогда не может надоесть.