«Прошлое используется как один из видов оружия». Исследовательница блокады — о том, как в Петербурге отмечают 80-ю годовщину прорыва

В 2022 году память о Второй мировой войне приобрела дополнительное значение: российские власти использовали ее для обоснования войны в Украине. В их риторике новая война продолжает борьбу с нацистами, а жители России должны сплотиться ради новой победы.

Власти Петербурга назвали городом-побратимом Мариуполь, который российские войска два месяца бомбили и держали в осаде. Петербуржцы отреагировали на это неоднозначно.

«Бумага» поговорила о том, как пропаганда использует блокаду Ленинграда и какой отклик это находит у петербуржцев, с исследовательницей Полиной Барсковой.

Полина Барскова

поэт, исследовательница блокады Ленинграда, преподаватель кафедры славистики Университета Беркли

— Недавно городской суд Петербурга удовлетворил иск прокуратуры о признании блокады Ленинграда геноцидом. Как вы считаете, на что это повлияет?

— Мне кажется, тут есть горькая историческая и политическая ирония. Разговор о признании блокады геноцидом историки вели многие десятилетия, вопрос возник не вчера.

Из-за того, что это решение принимается сейчас, мне кажется, что оно связано с актуальной политической повесткой. По решению суда действия нацистской Германии во время Второй мировой войны расцениваются как геноцид. Я как историк культуры склоняюсь к тому, что блокада была результатом действия и бездействия двух тоталитарных режимов: нацистского и советского. И та катастрофа, которая произошла в городе, если угодно геноцид, — это результат действия двух режимов.

— Как вы думаете, почему признание блокады геноцидом произошло именно сейчас?

— Сейчас прошлое используется как один из видов оружия. И безусловно, одним из самых мощных видов оружия является пропаганда. Пропаганде, как мы знаем из разнообразно горьких уроков XX века, свойственно уплощать, создавать плоский месседж, посыл, высказывание. Например, что блокада Ленинграда — это исключительно героическое событие, событие доблести, которое было краеугольным камнем великой победы.

С моей же точки зрения, когда я изучаю блокаду и преподаю эту тему, речь идет о страдании, об индивидуальном страдании. И мне кажется, cтирание индивидуального страдания — одна из самых страшных вещей, которая сейчас происходит. Это превращение отдельной человеческой судьбы и ее истории в коллективный общий нарратив, который преследует общую идеологическую цель. Тогда как на самом деле мы как историки блокады Ленинграда знаем, что целью было выжить, сохранить человечность, и удалось это немногим.

— Каждый год проходят мероприятия в день годовщины прорыва блокады Ленинграда. В этом году планируется 177 мероприятий. Зачем такой размах?

— Мои коллеги в Петербурге ввели такое понятие — «победобесие». Это создание национального идеологического нарратива, связанного с тем, что общество сплачивается вокруг военных событий. Такие события, как снятие и прорыв блокады в [19]43-м и [19]44-м годах, считаются провозвестником победы, в то время как для меня и вообще, мне кажется, для людей занимающихся блокадной историей, гораздо важнее 8 сентября. Это начало блокады, начало трагедии, начало катастрофы.

Блокадная история — это когда от голода, холода умирают около миллиона людей, в то время как в городе занимается арестами тайная полиция. Я убеждена, что идея победы с ней трудносовместима.

— Как жители Петербурга реагируют на эти мероприятия?

— С моей стороны было бы легкомысленно говорить за тех, кто сейчас в Санкт-Петербурге. Те люди, с которыми я разговариваю по личным и профессиональным делам, очень переживают из-за этого огромного размаха, огромных празднеств. Мы уже, кажется, десятилетиями говорим, что вместо всех этих конкурсов, салютов и бог знает чего городу необходимы центры, где занимаются исторической памятью: чтение, обсуждение, проработка блокадных дневников и других текстов.

Блокада — это смерть в страшных в муках, в каких только можно себе представить, огромного количества детей, стариков, мужчин и женщин. Это не повод для празднования. Это повод для скорби и молчания, воспоминания и изучения. И это то, что я делаю со своими единомышленниками, которые находятся в Петербурге.

— Губернатор Петербурга Александр Беглов заявил, что «блокаду Ленинграда в годы Великой Отечественной войны держало 13 европейских государств. Именно они вместе с США сейчас пытаются взять в блокаду всю Россию». На чем основано это утверждение? Это пример искажения истории в политических целях?

— Да, мы знаем, что в армии вермахта присутствовали войска разных стран союзников нацисткой коалиции. Но если угодно вспоминать об этом, то также нужно вспоминать о том, что в борьбе с нацисткой Германией сыграли огромную роль США, Англия и другие союзники.

Всё время играть с повторением истории мне кажется безграмотным и безнравственным. История создает такой мираж: иногда нам кажется, что что-то что-то напоминает. Что была одна отечественная война — 1812 года, а потом якобы другая отечественная война — 1941 года. Это совершенно разные войны. Вторую войну назвали отечественной из-за пропагандистской идеи. На самом деле перед нами пропагандистские попытки оборачивать события истории в пользу сегодняшних игроков — тех, кто думает, что они создают политику сегодня.

Однако мы можем изучить историю и увидеть, что те, кто сегодня создает пропаганду, завтра могут оказаться ее жертвами, как это произошло с населением Германии, попавшей под власть нацистов. Пропаганда — коварная, лукавая, страшная вещь. И я как человек, ее изучающий, рекомендовала бы быть с ней очень осторожными. Это настоящий ящик пандоры.

Блокада Ленинграда — это невероятно сложная, страшная историческая вещь. И всё, что мы можем делать, — не использовать ее в целях празднования, но молча, внимательно, с огромным трудом изучать.

— Как вы считаете, может ли использование блокады Ленинграда пропагандой изменить отношение общества к памятной дате?

— Это очень сложный, тревожащий меня вопрос. До последних событий у людей, которые занимались историей блокады, появилась надежда, что в обществе возникает способность лично ответственно говорить о блокадных событиях. Это так сложно — как то, что случилось в Германии по отношению к холокосту, истреблению евреев. Это было невероятно долго, сложно — чтобы люди смогли об этом говорить. Это очень хрупкие вещи. И когда у нас на глазах Мариуполь объявляется побратимом блокадного Ленинграда и объявляется бесконечное празднование блокады, то я боюсь, что всё снова подергивается жирной мертвящей пленкой официоза. И конечно, я тревожусь, что всё это может нанести очень серьезный вред работе по созданию возможности говорить об исторической катастрофе.

— Может ли этот официоз вызвать отторжение у петербуржцев?

— Да, я могу такое допустить. Всякий официоз — это яд. И вот это личное отношение, которое, как мне казалось, начало возникать в городской среде, которая вся пронизана блокадной памятью, — если всё это пропустить через сито праздников, новых пропагандистских задач, то мне кажется, может произойти снова эмоциональное отмирание. И мне это представляется опасностью. Потому что блокадная память — это живая, хрупкая, драгоценная вещь, состоящая из очень горестных и сложных усилий.

Фото: Игорь Евдокимов / Коммерсантъ